История  4 октября 2016

Тщета жизни: японские писатели-самоубийцы

В японском языке есть целый ряд понятий, связанных с ритуальным самоубийством. Существует «смерть вослед господину», суицид как принятие вины за преступление или, например, синдзю — двойное самоубийство влюбленных. Добровольный уход из жизни выбрали многие прославленные японские писатели XX века. ATIME попытался разобраться в их биографиях и предсмертных посланиях, в некотором роде продолжающих благородную японскую традицию слагать стихи перед смертью.

Литературная жизнь Японии XX века, особенно эпохи Сёва (1926–1989), развивалась очень масштабно. Появлялось множество школ и течений: Школа белой березы (Сига Наоя, Арисима Такэо, Танидзаки Дзюнитиро, Сато Харуо, Акутагава Рюноскэ),  постмодернисты, авторы бизнес-романов, беллетристы. Они сосуществовали и порождали разнообразные формы и жанры.

В какой-то момент дали о себе знать и антилитературные объединения. Они сложились под влиянием американской и французской новеллистики, которая отказывалась от традиционных эстетических стандартов. К ним примкнули Танидзаки, в качестве своего манифеста написавший «Похвалу тени», Мисима Юкио, экзистенциалист Дадзай Осаму, позже — гедонист-нигилист Мураками Рю. Не исчезли с литературной сцены романтики и натуралисты.

Кроме того, шел подъем популярности так называемого «я-романа» — покаянного, автобиографического и психологического. Именно он стал предвестником появления нового современного склада ума, полного тягостного пессимизма. И зачастую авторы именно этого жанра оказывались в числе писателей-самоубийц: Акутагава, Дадзай, Мисима. И все они, как один, стремились оставить литературное послание, объясняющее их выбор.


Акутагава Рюноскэ



Отец называл его благословенной помощью от дракона, поскольку родился Рюноскэ в час дракона, день дракона, месяц дракона и год дракона одновременно — 1 мая 1892 года. Суицидальные настроения и упадническое мышление досталось Акутагаве в наследство от родителей: его отец и мать сошли с ума. В творчестве Акутагавы это тоже прослеживается: его проза часто окрашена в мрачные тона. Однако при этом писатель считался истинным художником, «судьей прекрасного посреди прогнившего общества».

Как и в творчестве Эдгара Аллана По, у Акутагавы прослеживается любопытная дихотомию пессимизма и мрачного мировоззрения, сочетающихся с отчаянным поиском «абсолютной красоты». Его можно назвать самым ярким представителем готического и гротескного течения японской литературы XX века. В своем самом знаменитом рассказе «Расёмон» Акутагава создал настолько тревожную и мрачную атмосферу, что один критик метко причислил его к «отвратительному реализму»: действительно, там чувствуется удушающая пляска смерти с японским колоритом.

Акутагава Рюноскэ всегда был чувствительным и физически хилым: с самого детства он страдал из-за своего слабого здоровья. Обладатель критического, невротичного ума, Акутагава цинично судил о сущности всего человечества, часто воплощая это на страницах рассказов, наделяя своих персонажей алчностью и лицемерием. Но и к себе писатель был так же строг. Вечно страдающий от неуверенности себе и неспособности справиться с бытовой стороной жизни, он будто искал спасения в своих эстетических убеждениях.

Акутагава был уверен, что самоубийство — единственный красивый способ покинуть мир для писателя. В возрасте тридцати пяти лет он принял смертельную дозу веронала, снотворного. В качестве предсмертного послания он оставил эссе «Записка к одному старинному другу», в котором сухо и строго рассуждал о концепте самоубийства и причинах своего решения, о его обоснованности, о способах покончить с собой. И всё это с множеством аллюзий и философских рассуждений о тщете человеческой жизни. В этом предсмертном эссе Акутагава постоянно повторял о «смутном чувстве тревоги», потере жизненной, «животной» силы.

В заключении Акутагава сослался на древнегреческого философа Эмпедокла, который возжелал стать богом и бросился в жерло вулкана Этна. В отличие от него, Акутагава провозгласил желание обрести мир, покой и избавление от разочарования и тщеты слов. После смерти Акутагавы учредили литературную премию его имени. Неизвестно, обрел ли писатель покой, но славу, достойную бога, точно получил.

Дадзай Осаму

 

Под псевдонимом Дадзай Осаму скрывался Цусима Сюдзи, писатель, прозванный «поэтом отчаяния». Прозвище это закрепилось за ним не зря: он пил, употреблял наркотики, заводил многочисленные интрижки. Как и другие «темные романтики» Японии, он был одержимым художником, принявшим образ байронического трагического героя, упивающегося страданиями и обреченного на вечные переживания череды травм, провалов, отклонений.

Дадзай начал публиковаться в литературных журналах с 18 лет, чем привлек внимание писателя Ибусэ Масудзи, который вскоре стал его покровителем и ментором на долгие года. Он же «помог» Дадзаю обзавестись неприятной репутацией. Жизнь Дадзая вообще была похожа на декадентский роман: он переболел туберкулезом, пролежал в больнице с респираторными осложнениями и перитонитом, оказался выписанным из семейного реестра за интрижку с гейшей, пытался отравиться снотворным, лечился в санатории, подсел на опиаты, успешно уклонился от военной службы — словом, страдал всеми возможными способами.

Тем не менее, Дадзай достиг высочайшего успеха. Травматический опыт помог ему создать такие шедевры, как «Закатное солнце» и «Исповедь неполноценного человека». Послевоенная прострация и упадок Японии были идеально созвучны и душевной разбитости писателя. Его сюжеты были полны отчаяния — как личного, так и общественного.

Хронология суицидальных попыток Дадзая просто потрясает. В 19 лет он попытался отравиться снотворным — его спасли и отправили поправлять здоровье на горячие источники в Овани. Через год он попробовал совершить двойное самоубийство вместе с официанткой из Гинзы по имени Танабэ Симэко. Они решили утопиться в Эносиме, но Симэко погибла, а Дадзай выжил, после чего отправился на горячие источники Икаригасэки. В 25 лет он попытался повеситься в Камакуре, в 27 — снова поехал в санаторий, в Минаками, со своей женой Хацуё: они пытались покончить с собой, но выжили. Год спустя Дадзай вместе со своей любовницей Ямазаки Томиэ пропали без вести, оставив предсмертные записки. Через неделю их тела всплыли в водах канала реки Тама.

Перед смертью Дадзай оставил рукопись рассказа Goodbye с авторскими правками, письмо-завещание, адресованное жене, игрушки детям и стихотворение Ито Сатио:

«Дождик прошел,
Грязный пруд взбаламутив.
В мутной воде
Не отражаются больше
Волны цветущих глициний».

Так, добровольно завершив свой путь, Дадзай Осаму получил славу великого певца негативного дзэна и коронованного принца японского нигилизма. По словам одного литературного критика, «покончить с собой для него означало освободиться от затянувшихся страданий бытия». А Сига Наоя описал самоубийство Дадзая как «самоэвтаназию».

 

Мисима Юкио

 

Если пример Дадзая Осаму иллюстрирует постулат Фрейда о том, что конечная цель любой жизни — смерть, то обстоятельства смерти Мисимы Юкио, скорее отсылают к словам Еврипида: «Никто не познает счастья, пока не умрет».
Как и Акутагава, Мисима был невероятно талантлив, но с раннего детства страдал из-за слабого здоровья. Но в погоне за идеалом физической красоты он начал совершенствовать себя и создал заново свое тело.

В отличие от иных литераторов-самоубийц, Мисима был сторонником другого пафоса — он тяготел к милитаристскому ультранационализму и почитанию императора, был нарциссом и модником. С детства он называл своим идеалом «прекрасную смерть» и всю жизнь с ней заигрывал — то на страницах своих книг, то на многочисленных мазохистских фотосессиях. Очень знаменито фото, на котором Мисима самозабвенно позирует в образе святого Себастьяна, пронзенного стрелами.

В начале 1955 года Мисима опубликовал в газете «Майнити» манифест, озаглавленный как «Последнее письмо». Поговаривают, что о своем намерении покончить с собой он заявлял и в разговоре с американским ученым Дональдом Кином. Перед тем, как совершить сэппуку, Мисима вышел на балкон базы сухопутных войск сил самообороны в Итагаки и обратился к солдатам с пафосной речью, призвав их к государственному перевороту. Этот литературный перфоманс, впрочем, был проигнорирован большинством солдат. На своем письменном столе он оставил короткую записку, в которой значилось: «Срок человеческой жизни ограничен, но я хочу жить вечно». На похороны Мисимы собралось более десятка тысяч человек.

Интересно, что два года спустя покончит с собой и нобелевский лауреат Кавабата Ясунари, близко и тепло общавшийся с Мисимой. Сделает он это надышавшись газа. Самое любопытное в его истории то, что Кавабата утверждал, что ему являлся призрак Мисимы. Так об этом пишет британский журналист Стоукс, лично знавший Мисиму: «Кавабату ввергли в безумие постоянные визиты призрака Мисимы. А визиты эти не имели конца и были крайне безжалостны. (В 1971 году Кавабата сам свел счеты с жизнью, отравившись газом). Это можно объяснить довольно просто и благообразно. Кавабата в то время был старым и немощным человеком. Ему и правда казалось, будто дух Мисимы нависает над ним, виня его в том, что Кавабата в свое время не оказал ему должной поддержки <…> Кавабата постоянно чувствовал, что он не один в своей комнате. Не только ночью, но и, вероятно, даже днем».

 

Катаока Югао

по материалам Гилберта Альтер-Гилберта

Фото: Chris C


Япония, Мисима Юкио, Дадзай Осаму, японские писатели, Акутагава Рюноскэ, писатели-самоубийцы, предсмертные записки, Катаока Югао


Закажи рисунок себе или другу у pavlinypls